Перевод с английского Ильи Басса

Из предисловия автора:
Личность Альмы Малер-Верфель вызывает интерес по многим причинам. За свою долгую жизнь (она родилась в габсбургской Австрии в 1879 году, умерла в Нью-Йорке в 1964-м в возрасте восьмидесяти пяти лет лет) эта женщина наблюдала увядание имперского великолепия Вены, была свидетельницей последствий Первой мировой войны, бежала из нацистской Австрии в Америку и умерла через год после того, как президент Кеннеди встретил в Далласе свою смерть. Благодаря окружению, в котором она выросла, своим бракам (с Густавом Малером, Вальтером Гропиусом и Францем Верфелем), печально известному роману с Оскаром Кокошкой, дружбе с такими людьми, как Макс Буркхард, Густав Климт, Александр фон Цемлинский, Ханс Пфицнер, Франц Шрекер, Пауль Каммерер, Герхарт Гауптман, Артур Шницлер, Арнольд Шёнберг и Альбан Берг, она была тесно связана с самыми известными течениями в музыке, изобразительном искусстве, архитектуре и литературе XX века. В молодости Альма была красивой женщиной и подающим надежды композитором. Она оставалась одаренной пианисткой, хотя никогда не выступала публично, ограничиваясь музицированием с близкими друзями.

……………………………………………………………..

……………………………………………………………..

     Из главы СТАРЫЙ ПОРЯДОК

     Она начала с библиотеки: все свои старые детские книжки «стащила в букинистический магазин и обменяла на современную литературу». Альма не приводит названия книг, упоминая только, что смогла собрать «приличную библиотеку, о которой никто не знал». Интересно было бы видеть перечень названий: читала ли она, например, то же, что и шестнадцатилетний Цвейг,—Рильке, Ницше, Стриндберга или Гауптмана, а не Шиллера, Эдуарда Гартмана и Готфрида Келлера? Пронесла ли она в дом «Мадам Бовари» Флобера или «Терезу Ракен» Золя, чтобы потом тайком прочитать их в постели?

……………………………………………………………..

     В городах Западной Европы Бургтеатр почти не имел соперников. Более всего приближался к нему по уровню «Комеди франсез» с его постоянной труппой, когда-то находившийся под королевским покровительством. Но парижане, просыпаясь каждое утро, не набрасывались на газеты в поисках театральных новостей, пропуская пустую политическую болтовню и биржевые сводки. Они не помнили в лицо каждого актера труппы и, уж конечно, не следили за любым его шагом с жадным интересом, которого вряд ли удостаивались даже члены британской королевской семьи. Только вéнцы страдали подобной одержимостью, «ибо,— как писал Стефан Цвейг в книге „Вчерашний мир“,— императорский театр, Бургтеатр, для венцев, для австрийцев был больше, чем сцена, где актеры играют спектакли,— это был микрокосм, как в зеркале, являвший макрокосм; пестрое отражение, в котором общество узнавало само себя; единственное истинное cortigiano, отмеченное хорошим вкусом».
     Другой причиной особой привязанности венцев к Бургтеатру было то, что он позволял им оказаться в непосредственной близости к императорской чете…

……………………………………………………..

     Буркхард познакомился с Альмой у Карла Молля в Хоэ-Варте. Позднее она вспоминала о себе: «...была семнадцатилетней и очень простодушной; люди звали меня красивой; я много читала, сочиняла музыку...» Фотография тех лет подтверждает сказанное: Альма на ней очень соблазнительна, что не могло не ввести Буркхарда в искушение. Длинные, распущенные волосы, пронзительные глаза, решительный рот; на коленях черный медвежонок. Альма устремила свой хорошо рассчитанный взор на фотографа—медвежонку не позволено отвлекать от нее всеобщее внимание. Дразнящая, независимая, провоцирующая, музыкально одаренная, она должна была казаться созданием необычным и привлекательным. Ее современницы, воспитанницы католических монастырских школ, росли на выхолощенной классической поэзии и, оторванные от внешнего мира, готовили себя к весьма серьезному делу — ловле будущих мужей. В отличие от них, Альма развивала свою фантазию в окружении Ницше, Шопенгауэра и Платона, с головой уходила в музыку и, поощряемая презренным Карлом Моллем, приобретала опыт общения в беседах с его приятелями-художниками в кафе «Империаль».
    Семья Молль отправилась из Вены в Неаполь (проездом через Венецию) 22 марта 1899 года. Альма пришла в восторг при виде заливов («великолепно»), фресок в Помпеях («довольно выцветшие, но местами сохранившие яркие краски») и Везувия. Через неделю они прибыли на Капри, где гуляли и осматривали гроты, а Альма станцевала в таверне тарантеллу. Далее они двинулись через Сорренто и Амальфи в Рим, прибыв туда как раз к Пасхе.
     Рим опьянил путешественников. На каждом шагу их встречало зримое воплощение устремлений «Сецессиона»: среди руин древнего Рима витала душа современного человека — та самая, которую художники-новаторы так старались оживить своими работами. Укрытые в Ватикане бесчисленные статуи древних героев будили воображение и воодушевляли. Аполлон Бельведерский, Лаокоон, Меркурий, торс Геркулеса...

……………………………………………………………..

     Из главы ЗОВ МУЗЫКИ

     «Почти весь вечер провела с Александром фон Цемлинским — 28-летним композитором. Это что-то необыкновенное.
     Он ужасно некрасив. У него и в самом деле совершенно нет подбородка, но он все равно произвел на меня чрезвычайно приятное впечатление...» Впечатление же, произведенное ею на Цемлинского, нигде не отражено, но, вероятно, оно было ярким…

……………………………………………………..

     События этого вечера описаны в ее дневнике немногословно: «Вечер у Цукеркандлей. Познакомилась с Малером. Присутствовали: фрау Клемансо, Буркхард, Шпитцер, Малер, Климт. Я перебросилась несколькими словами с Климтом. Была совершенно спокойна. С Малером — поначалу — ничего».

……………………………………………………..

     Малер же был вполне доволен собой и сказал хозяйке, что впервые чувствовал себя так комфортно в обществе. Покидая прием, он пригласил Берту на генеральную репетицию «Сказок Гофмана», которая должна была состояться через два дня в Опере. И добавил: «Если фройляйн Шиндлер это заинтересует, мне доставит большое удовольствие видеть там и ее». Вполне удовлетворенная результатами вечера, Берта обратилась к своей подруге и, указывая на Климта и Буркхарда, заметила: «Альма, ты не можешь жаловаться. Я пригласила твою историю—твое прошлое, настоящее и будущее!»

……………………………………………………………..

     Из главы НЕБЕСНЫЕ РАДОСТИ

     Ко времени встречи с Альмой Малеру исполнился сорок один год. Впрочем, трудно было судить о его возрасте по внешности. Как писала друг Малера Натали Бауэр-Лехнер, лицо его, в зависимости от настроения, то становилось «по-мальчишески юным», то, «изборожденное морщинами, выглядело старческим». Когда его охватывало сильное возбуждение, голубоватые вены на висках угрожающе вздувались, маленькие карие глаза сверкали, а волосы, казалось, становились дыбом. В хорошем расположении духа ястребиные черты его лица преображались: морщины разглаживались, а суровость узкого, со скептически опущенными уголками, рта полностью исчезала. Такой же обманчивой была и фигура: малый рост и хрупкая комплекция создавали впечатление слабости, хотя на самом деле все было не так. «Многие мужчины более крепкого сложения могли бы позавидовать его необычайной выносливости и гибкости,— писала Натали.— ...Он был отличным спортсменом: выдающийся пловец, велосипедист и альпинист... и уж тем более никто не сравнился бы с ним в умении без видимых усилий управляться с огромными роялями».

……………………………………………………………..

     В субботу 7 декабря Альма записала: «Густав пришел. Мы непрерывно целовались. Я почувствовала, как тепло стало на сердце. Только бы он меня не разлюбил. Но он человек настроения, ужасно непостоянен. Он хочет переделать меня на свой лад... Не знаю, что еще написать, но сердцем я за него — и против Алекса. Он перечислил сегодня все свои недостатки, а я — некоторые из моих... Он догадался, что это Алекс, и был потрясен — никак не мог понять этого...»

……………………………………………………………

     Из главы ПРОЩАНИЕ

     Возможность потерять Альму так ужаснула Малера, что он упросил жену приходить к нему в рабочий домик всякий раз, когда надо было звать его к столу. Эту обязанность Альма выполняла весьма осторожно, ибо не раз находила Малера в слезах распростертым на полу: «Таким образом, как он объяснял, он был ближе к земле». Ночью Малер не мог заснуть, если дверь между их спальнями не была открыта. И даже тогда, писала Альма, она «часто просыпалась, будто от толчка, и видела его стоящим рядом в темноте наподобие привидения».

……………………………………………………………..

     «Внезапно я поняла, что мое замужество — не замужество, а моя собственная жизнь полностью не состоялась, — писала она. — Но я не призналась Малеру, хотя он знал об этом точно так же, как и я. Щадя его, мы доигрывали комедию до конца»…

……………………………………………………………..

     Путешествие на поезде, прибытие 12 мая и транспортировка каретой скорой помощи в санаторий «Лёв» выглядели, по воспоминаниям Альмы, как процессия умирающего короля. Пресса публиковала бюллетени, каждый час прибывали цветы, среди них и корзина белых цветов от филармонии. Все это время Малер почти беспрерывно читал: вплоть до самого конца, по словам Альмы, он был погружен в книгу «Проблема жизни» Эдуарда Гартмана — типичную работу по теории познания, рассматривающую природу познания и его достоверность. В промежутках он выражал беспокойство о будущем Шёнберга и, прежде чем полностью погрузиться в боль и забытье, отдал распоряжение относительно своих похорон: его надлежало похоронить рядом с Путци в Гринцинге, а надпись на надгробной плите должна была состоять только из одного слова «Малер». Он говорил: «Всякий приходящий навестить меня будет знать, кем я был, а остальным и знать не надо».

………………………………………………………………………

     Из главы НЕВЕСТА ВЕТРА

     ВОба, и Альма и Кокошка, утверждают, будто именно другой влюбился с первого взгляда. Альма увидела молодого человека в стоптанных туфлях, истрепанном костюме, «хорошо сложенного, но возмутительно неотесанного». Он так пронзительно смотрел на нее, покрывая листы бумаги своими рисунками, что она попросила разрешения поиграть на рояле, чтобы избежать его взгляда. «Мы почти не разговаривали, и все же, казалось, он был не в состоянии рисовать. Мы встали. Вдруг он яростно схватил меня. Мне такой вид объятий показался странным, почти шокирующим; я никак не отреагировала. И именно это, по-видимому, произвело на него впечатление». Кокошка в мемуарах рассказывает, что после обеда Альма повела его в соседнюю комнату и там играла и пела сцену смерти Изольды. Он нашел ее «молодой и поразительно красивой в своем трауре» и был «переполнен радостью и смятением», когда она предложила написать ее портрет. Никогда прежде, отмечал Кокошка, он не писал женщину, влюбившуюся в него с первого взгляда.

Заказать книгу

Все записи рубрики «Листаем книги»